Тихая ночь, Свет любви
Хочу рассказать две истории из собственной жизни, которые помню уже в течение многих лет, но и сейчас они преподносят мне уроки, в которых я нуждаюсь.
Первая произошла, когда мне было шесть лет. Нашим музыкальным руководителем в Пятом приходе Хантера была сестра Беверли Уитли. Сейчас я понимаю, что ей, наверняка, не было и сорока, но у нее были дети подросткового возраста, и нам в младшей группе Первоначального общества она казалась очень взрослой и мудрой. Она была веселой и относилась к нам, как к маленьким взрослым. Нам это нравилось! Мы восхищались ею и хотели ей угодить. Она разрешала нам петь так громко, чтобы родители могли услышать нас в другой комнате. Не кричать, но по-настоящему петь! И мы пели от всего сердца. Она также разучила с нами песню из взрослого сборника гимнов, сказав, что знает: мы достаточно взрослые музыканты, чтобы запомнить сложные слова. После этого она объяснила смысл этих слов, чтобы мы их понимали. Она учила нас, что каждая песня несет особое послание именно нам, и если мы будем думать об этих словах, то найдем послание именно для нашей жизни.
В то Рождество я старалась применять то, чему нас учила сестра Уитли, и выучила все куплеты гимна «Тихая ночь». Теперь я заранее прошу прощения у переводчиков, потому что это будет непросто. В шестилетнем возрасте я серьезно думала о словах третьего куплета, но не понимала части речи. Вместо того, чтобы петь о том, что Божий Сын свет любви нам приносит с Собой – поскольку Иисус является выражением света, проистекающего из чистой любви, – я пела о том, что Иисус Христос любит все, что относится к свету. Думая, как сестра Уитли, я пыталась понять, как я могу любить свет подобно Иисусу.
Вторая история произошла, когда мне было девять лет. Как и многие дети, я училась играть на фортепиано. Я не была особо одаренной, и, возможно, чтобы подбодрить меня, епископ попросил меня сыграть какую-нибудь Рождественскую песню на причастном собрании в сочельник. Я решила сыграть гимн «Тихая ночь». Мой учитель помог мне подготовиться. Родители буквально раз сто прослушали, как я исполняю ее на нашем черном пианино, стоящем в подвале. Кто-то предложил мне выучить гимн, чтобы не пользоваться нотами, но я так сильно волновалась по поводу игры перед всеми прихожанами, что не могла их запомнить. Вместо этого у меня созрел план. Я возьму с собой ноты, но не буду ставить их на пианино, а положу на колени. Я буду смотреть вниз на руки и буду видеть ноты, но всем будет казаться, что я их выучила. Этот план работал чудесно в течение 20 секунд. Я положила ноты на свою Рождественскую юбку из тафты и начала играть, но ткань была такой скользкой, что посреди первого куплета ноты соскользнули с юбки и оказались прямо под пианино. Я была в полнейшем ступоре. Вернуть ноты было невозможно, а в голове было пусто. Я стиснула зубы и старалась изо всех сил. Это был полный провал.
Я мучительно шлепала по неправильным клавишам и видела, как люди в зале морщатся. Я делала нелепые ошибки в мелодии до самого конца второго куплета. Я мудро пропустила третий куплет и поспешила по проходу с красным лицом, стараясь не расплакаться. Родители прошептали: «Что случилось? Ты же выучила гимн так хорошо». Я не могла дождаться момента, когда мы пойдем домой. Я не хотела никого видеть, не хотела ни с кем разговаривать и чувствовала себя униженной и смущенной. По окончании собрания ко мне подошла пожилая учительница Воскресной школы, сестра Алма Хитон. Я попыталась уклониться от нее, но она взяла меня за руку. Вместо того, чтобы говорить, как здорово я сыграла, что было неправдой, и все это знали, она сказала то, что я запомнила на всю оставшуюся жизнь: «Шэрон, неважно, как все получилось. Все видели, сколько стараний ты приложила, и мы любим тебя вне зависимости от того, умеешь ты играть на пианино или нет».
Это была честно высказанная правда. Но она не причинила мне такой боли, как я того ожидала. Правда заключалась в том, что я усердно потрудилась, и что они любят меня, даже если я не умею играть на пианино. Я слегка улыбнулась, а она обняла меня, как бабушка, и вдруг все стало хорошо.
Беверли Уитли и Алма Хитон не сделали ничего сверхъестественного. Они ничего не записали в своем дневнике. Никто из их родных не знает об этом. Они просто учили маленьких детей петь и понимать Евангелие. Что может быть более обыденным? Но это таковым не было. Если вы спросите меня, как выглядит человек, который «любит свет», я скажу, что он выглядит как Беверли Уитли. Он выглядит как Алма Хитон. Каждая из них смогла распознать «свет» в ребенке, прилагающем все силы, и любить его за это, даже если не все вышло идеально.
Наш Небесный Отец в точности такой же. Он видит, как мы – Его маленькие дети – стараемся. Не во всем мы добиваемся успеха, но Он знает, насколько усердно мы трудимся, иногда стиснув зубы и переживая провал, и любит нас за это. Из-за всей нашей негармоничной, не попадающей в мелодию и нераспознаваемой музыки Он послал Своего Единородного Сына, приносящего нам с Собой свет любви. Иисус Христос исправит все неправильные ноты и искупит всякую фальшивую гармонику, если мы обратимся к Нему и попросим Его о помощи. Благодаря рождению, Искуплению и Воскресению Иисуса Христа мы все можем спать Божественным сном1.
Как же я рада этой Рождественской поре, в которую могу петь песни, несущие особое послание от Спасителя мира для тех, кто страдает сердцем! Я даю вам то же обещание, что дала сестра Уитли детям из Первоначального общества. Если вы будете думать о словах, которые поете в эту пору, то получите Божественное послание именно для вас, послание, которое возвысит и утешит вас. Вот одно из тех, что нашло меня в эту Рождественскую пору. Я переживала о тех людях, до которых не может дойти наша гуманитарная помощь, и о том, как государства порой мешают нам добраться до страждущих братьев и сестер. И только сегодня утром на Обществе милосердия я обратила внимание на песню, которую мы пели:
Благослови нас, так нежно любя. Готовь нас к тому, чтобы дети Твои
В Небесный свой дом возвратиться могли2.
Я свидетельствую, что Сын Божий любит свет, свет любви Он приносит с Собой. Во имя Иисуса Христа, аминь.