Наши дома, наши семьи
Папа извинился
Дэвид Хиксон живет в штате Техас, США.
Это было действеннее тысячи проповедей.
Мне было 16 лет, и я первый раз прослушивал новый альбом с рок-н-ролльной музыкой. К сожалению, во время прослушивания я с разочарованием услышал грубое слово в последней песне. Я был сконфужен. Я знал, что мои родители не одобрят такую песню. Эта запись не соответствовала нравственным нормам нашей семьи. Но мне нравились все остальные песни, поэтому каждый раз, прослушивая этот альбом, я убавлял звук незадолго до того, как в песне звучало это грубое слово.
Действуя из лучших побуждений, моя сестра рассказала нашему отцу об этом альбоме. Позже, когда мы с ним были в столовой, он выразил свое неудовольствие по поводу этого бранного слова. Хотя он высказал свое мнение спокойным тоном, я все равно стал упрямо защищать свою позицию.
Я придумывал разные аргументы, чтобы убедить своего отца в том, что мне не нужно избавляться от этой записи. «Я не знал, что в этом альбоме есть плохое слово, когда покупал его, – сказал я. – И когда начинается эта песня, я ее выключаю».
Когда он сказал, что я все равно должен выбросить этот диск, я ответил: «Если ты так считаешь, тогда я должен бросить и школу! Я каждый день слышу это слово – и даже еще хуже – в своей школе!»
Папа начал проявлять неудовольствие. Он еще раз подчеркнул, что в нашем доме не должно быть вульгарной музыки. Спор разгорелся еще жарче, когда я сказал, что мог бы совершить и более тяжкие грехи, и что я никогда сам не произношу это слово.
Я решил перехватить инициативу в нашем разговоре: «Я изо всех сил стараюсь быть хорошим, а ты все равно сосредотачиваешься на этой мелочи и считаешь меня великим грешником!»
Но и после этого мой отец не изменил своего мнения. Не отступился от своего и я. Взбежав по ступеням вверх, я зашел в свою комнату, громко хлопнул дверью и завалился на кровать, кипя от злости. Я вновь и вновь прокручивал в голове разные аргументы, все больше укрепляясь в своей неправильной логике и убеждая себя в своей правоте.
Десять минут спустя в дверь тихо постучали. Это был папа. Его лицо изменилось. Он пришел не для того, чтобы спорить. «Мне жаль, что я рассердился, – сказал он. – Ты простишь меня?» Он сказал, как сильно любит меня и как высоко ценит. Он не читал нотации. Он не давал советов. Затем он повернулся и спокойно вышел из комнаты.
Наверное, даже тысяча проповедей о смирении не смогла бы оказать на меня большего влияния. Я уже сердился не на своего отца, а на самого себя за то, что был таким упрямым и непослушным. Я достал диск, разломил его пополам и выбросил в мусор. Не помню, рассказал ли я об этом отцу, но это не имеет значения. Важно то, что я узнал, что мой папа ценит наши отношения больше, чем свою гордость, хотя он и был прав.
Рисунок Сэма Лолора.